Выйдя из каюты на следующее утро, Корделия обнаружила у дверей часового. Ее макушка едва доставала ему до плеча, а лицо охранника напоминало морду борзой-переростка – узкое, с крючковатым носом и близко посаженными глазами. Она сразу поняла, где видела его прежде – издали, в пестрых лесных зарослях – и на мгновение ее пронзил запоздалый страх.
Он козырнул ей – первый барраярец, приветствовавший ее таким образом.
– Мэм, – произнес он и умолк.
– Я хочу пройти в лазарет, – неуверенно проговорила она.
– Да, мэм, – ответил он низким монотонным басом, четко развернулся и зашагал по коридору. Догадавшись, что сержант сменил Куделку в качестве ее охранника и гида, она засеменила следом. По пути они не разговаривали: сержант помалкивал, а Корделия еще недостаточно осмелела, чтобы приставать к нему с расспросами. Наблюдая за ним, она вдруг сообразила, что охрана могла быть приставлена к ее дверям не только для того, чтобы не выпускать ее, но и для того, чтобы не впускать других. Парализатор, висящий у нее на бедре, неожиданно показался удивительно тяжелым.
В лазарете она обнаружила сидящего на койке Дюбауэра: он был подстрижен, чисто выбрит и одет в черную полевую форму без знаков отличия – такую же выдали и ей. Похоже, за ним тут хорошо ухаживали. Она разговаривала с ним до тех пор, пока ее собственная речь не начала казаться ей бессмыслицей. Он никак не реагировал, просто сидел и глядел на нее.
Тут в проеме двери, ведущей в отдельную палату, она заметила Форкосигана; он сделал ей знак войти. Сидя на кровати в зеленой пижаме стандартного образца, он тыкал световым карандашом в интерфейс компьютера. Интересно, что даже сейчас, когда он был в штатском, без оружия и даже без ботинок, он производил на нее все то же впечатление. Он казался человеком, который может оставаться хоть голым – и заставить всех окружающих почувствовать себя нелепо расфранченными. Она слегка улыбнулась, представив себе эту картину, и приветствовала Форкосигана небрежным взмахом руки. У постели стоял один из двоих офицеров, что накануне вечером привели его в лазарет.
– Командор Нейсмит, позвольте представить вам командор-лейтенанта Форкалоннера, моего второго помощника. Подождите минутку, пожалуйста: капитаны приходят и уходят, а отчетность вечна.
– Аминь.
Форкалоннер выглядел настоящим барраярским офицером – он точно сошел с рекламного плаката в призывном пункте. Но сквозь лощеный облик поглядывал юмор, и Корделии пришло на ум, что примерно вот так будет выглядеть мичман Куделка лет через десять-двенадцать.
– Капитан Форкосиган очень лестно отзывается о вас, – произнес Форкалоннер, начиная светскую беседу. Его капитан слегка нахмурился при таком вступлении, но офицер не заметил этого. – Полагаю, раз уж нам удалось захватить только одного бетанца, то вы – несомненно лучший вариант.
Форкосиган поморщился. Корделия слегка качнула головой, призывая не обращать внимания на вздорную болтовню. Он пожал плечами и принялся печатать что-то на клавиатуре.
– Поскольку мои люди благополучно летят домой, я тоже считаю это честным обменом. По крайней мере, большинство из них. – Призрак Роузмонта дохнул холодком над ее ухом, и Форкалоннер вдруг показался совсем не таким уж забавным. – И вообще, отчего вы так рьяно стремились поймать нас?
– Ну, так было приказано, – просто ответил Форкалоннер, подобно древнему фанатику, отвечавшему на любой вопрос: «Потому что так угодно Богу». Тут его по лицу скользнуло легкое еретическое сомнение. – Хотя я тут подумал, может, нас послали патрулировать этот район в качестве наказания, – сострил он.
Этот комментарий развеселил Форкосигана.
– За твои грехи? Твои представления о мироздании чересчур эгоцентричны, Аристид. – Оставив Форкалоннера расшифровывать сие замечание, он повернулся к Корделии: – Ваше задержание должно было пройти без кровопролития. Так бы оно и произошло, если бы не помешали наши внутренние проблемы. В определенных случаях извинения просто бесполезны, – и она знала, что ему тоже пришли на память похороны Роузмонта в холодном черном тумане, – но это единственное объяснение, которое я могу предложить вам. Что отнюдь не снимает с меня ответственности за происшедшее. И я уверен, что кто-нибудь в высшем командовании непременно ткнет меня в это носом. – Он кисло улыбнулся и снова забарабанил по клавишам.
– В таком случае, и я тоже не стану извиняться за то, что подпортила планы вторжения, – дерзко заявила она. Вот так, а теперь посмотрим, что будет...
– Какого вторжения? – встрепенулся Форкалоннер.
– Именно этого я и опасался. Так и думал, что вы догадаетесь обо всем, едва увидев пещерный склад, – сказал ей Форкосиган. – Когда мы покидали Барраяр, этот вопрос все еще горячо обсуждался, и экспансионисты размахивали идеей преимущества внезапности: для них этот аргумент – дубинка, способная побить партию мира. Говоря как частное лицо... впрочем, я не имею такого права, пока на мне военная форма. Оставим это.
– Какое вторжение? – вновь с надеждой спросил Форкалоннер.
– Если повезет – никакое, – ответил Форкосиган, наконец позволив себе некоторую откровенность. – Мне и одного до конца жизни хватит. – Похоже, он погрузился в какие-то неприятные воспоминания.
Форкалоннера явно озадачило подобное заявление из уст Героя Комарра.
– Это была великая победа, сэр. С очень малыми потерями.
– С нашей стороны. – Форкосиган допечатал свой доклад, подписал его, затем ввел запрос на следующий бланк и принялся тыкать в него световым карандашом.
– А разве остальное так уж важно?
– Это зависит от того, планируешь ли ты оставаться на завоеванной территории или же просто пересечь ее. После Комарра осталось грязное политическое наследство – совсем не то, что мне хотелось бы передать следующему поколению. И вообще, с чего вдруг мы заговорили об этом? – Он закончил заполнять последний бланк.
– Куда вы намерены вторгнуться? – упрямо гнула свое Корделия.
– Почему я об этом не слышал? – вторил ей Форкалоннер.
– Отвечаю по порядку – это секретная информация, которая обсуждается на уровне Генштаба, центрального комитета обоих Советов и императора. Это означает, что разговор окончен, Аристид.
Форкалоннер многозначительно глянул на Корделию:
– Но она-то не из Генерального штаба. Если уж на то пошло...
– И я тоже уже в него не вхожу, – признал Форкосиган. – Нашей гостье я не сообщил ничего такого, о чем бы она не догадалась сама. Что же касается моей осведомленности, то меня просили высказать свое мнение... по определенным аспектам данного вопроса. Правда, им не понравился мой ответ, но они сами напросились, – добавил он с недоброй улыбкой.
– Так вот почему вас отослали подальше? – сообразила Корделия, чувствуя, что начинает понимать, как делаются дела на Барраяре. – Значит, командор-лейтенант Форкалоннер был прав относительно того, почему вас послали в патрулирование. А вашим мнением интересовался... один, хм, старый друг вашего отца?
– Да уж конечно не Совет Министров, – ответил Форкосиган, но отказался продолжать этот разговор и решительно сменил тему. – Мои люди обращаются с вами как подобает?
– Очень хорошо, да.
– Хирург пообещал отпустить меня уже после обеда, если я все утро буду хорошо себя вести и не встану с постели. Могу я сегодня заглянуть в вашу каюту и поговорить с вами наедине? Мне необходимо кое-что прояснить.
– Конечно, – ответила она, подумав про себя, что эта его просьба прозвучала довольно зловеще.
В палату вошел возмущенный хирург.
– Вам полагается отдыхать, сэр. – Он многозначительно глянул на Корделию и Форкалоннера.
– Ох, ну ладно. Отошлите это со следующим курьером, Аристид, – указал он на экран, – вместе с аудиодокладом и официальным обвинением.
Доктор выпроводил их из палаты, а Форкосиган снова принялся стучать по клавиатуре.
Остаток утра Корделия бродила по кораблю, исследуя границы предоставленной ей свободы. Корабль Форкосигана оказался запутанным лабиринтом коридоров, разноуровневых отсеков, переходов и узких дверей, предназначенных, как в конце концов догадалась она, для обороны от абордажного десанта. Сержант Ботари не отставал от нее ни на шаг, нависая на ее плечом, словно тень смерти; когда же она сворачивала в какую-нибудь запрещенную дверь или коридор, он резко останавливался и произносил: «Нет, мэм». Кроме того, ей было запрещено дотрагиваться до чего бы то ни было – она выяснила это, когда небрежно провела рукой по пульту управления, заработав очередное монотонное «нет, мэм» от Ботари. Корделия почувствовала себя двухлетним малышом, которого вывели на прогулку.
Она попыталась разговорить его.
– Вы давно служите капитану Форкосигану? – жизнерадостно поинтересовалась она.
– Да, мэм.
Молчание. Она попыталась снова.
– Он вам нравится?
– Нет, мэм.
Молчание.
– Почему? – По крайней мере, на этот вопрос он не сумеет ответить односложно.
Корделия уж было решила, что он совсем не ответит, когда сержант нехотя проронил:
После обеда Корделия устроилась поудобнее на узкой койке в своей каюте и принялась изучать каталог компьютерной библиотеки. Она выбрала фильм с не внушающим опасений школьным названием – «Люди и места Барраяра» – и открыла его. Текст, как и обещал заголовок, был довольно банален, но зато изображение оказалось просто сказочным. Ее бетанским глазам предстал зеленый, солнечный, цветущий мир. Люди ходили по улице без носовых фильтров, дыхательных аппаратов и даже без летней теплозащиты. Климат и ландшафт планеты были удивительно разнообразны: здесь были даже настоящие океаны с лунными приливами – разве сравнишь их с плоскими солеными лужами, которые у нее дома принято называть озерами!
В дверь постучали.
– Войдите, – отозвалась она, и появился Форкосиган, приветствовавший ее кивком. «Странное время суток для парадной формы, – подумала она. – Но ей-богу, смотрится он в ней отлично. Просто великолепно». Сопровождавший капитана сержант Ботари остался снаружи. Форкосиган обошел каюту, словно что-то выискивая; наконец взгляд его остановился на обеденном подносе. Он снял с него посуду и подпер им дверь, чтобы удержать ее в слегка приоткрытом положении.
Корделия удивленно подняла брови.
– Это действительно необходимо?
– Думаю, да. При теперешних темпах распространения сплетен я наверняка очень скоро столкнусь с шуточкой относительно привилегий моего звания, и не смогу сделать вид, что не расслышал. Боюсь, что тогда мне придется наказать несчастного... э-э, юмориста. Да и вообще у меня неприязнь к закрытым дверям. Никогда не знаешь, что происходит по другую сторону.
Корделия расхохоталась:
– Это напоминает мне старый анекдот про девушку, которая говорит парню: «Давай не будем, а всем скажем, что было».
Форкосиган поморщился в знак согласия и, усевшись на вращающееся кресло у встроенного в стену металлического столика, развернулся к ней. Он откинулся на спинку, вытянув ноги перед собой, и лицо его стало серьезным. Корделия с полуулыбкой склонила голову набок. Решив, видимо, начать с отвлеченной беседы, он кивнул в сторону висящего над кроватью экрана:
– Что вы просматривали?
– Барраярскую географию. Такая красота! Вы когда-нибудь бывали у океана?
– Когда я был маленьким, мать каждое лето возила меня в Бонсаклар. Это был своего рода аристократический курорт на побережье, за которым начинались горы, поросшие девственными лесами. Мой отец, как правило, не бывал там – он оставался в столице или в войсках. Праздник Середины Лета совпадал с днем рождения старого императора, и там устраивали совершенно фантастический фейерверк над океаном – по крайней мере, в то время он казался мне фантастическим. Весь город высыпал на эспланаду, и никто не был вооружен. В день рождения императора дуэли были запрещены, и мне разрешали бегать где вздумается. – Он уставился в пол. – Я не был там уже много лет. Мне хотелось бы как-нибудь свозить вас туда на Праздник Середины Лета, если представится такая возможность.
– Я с удовольствием приму ваше приглашение. А когда ваш корабль возвращается на Барраяр?
– Боюсь, не скоро. Вам предстоит долгий плен. Но раз вашему кораблю удалось скрыться, то когда мы вернемся, не будет смысла продолжать ваше интернирование. Вас освободят, вы сможете явиться в бетанское посольство и отправиться домой. Если пожелаете.
– Если пожелаю?! – неуверенно рассмеялась она и откинулась назад на жесткую подушку. – А почему я могу не пожелать?
Он пристально всматривался в ее лицо. Его поза изображала абсолютную непринужденность, но один из каблуков неосознанно выстукивал по полу предательскую дробь. Форкосиган сурово глянул на него, и стук прекратился.
– Я думал, когда мы прибудем на Барраяр и вы получите свободу, вы, возможно, захотите остаться.
– Чтобы побывать в... как бишь его, Бонсакларе и так далее? Не знаю, насколько долгий отпуск мне предоставят, но... конечно, я люблю новые места. Мне очень хотелось бы посмотреть вашу планету.
– Не в гости. Насовсем. В качестве... леди Форкосиган. – Его лицо осветилось невеселой усмешкой. – Ну вот, теперь я совсем запутался. Обещаю, что больше никогда не назову бетанцев трусами. Клянусь, ваши обычаи требуют большей храбрости, чем самые самоубийственные соревнования наших мальчишек.
Она позволила себе выдохнуть.
– Вы... вы не разыгрываете меня? – Интересно, подумала она, откуда взялась фраза о сердце, которое готово выскочить из груди. Ощущение было такое, что оно, наоборот, ухнуло прямо в желудок. Она с внезапной четкостью осознала свое тело – его близость она явственно ощущала уже давно.
Он покачал головой.
– Нет, я вовсе не хочу никакой фальши – ни для вас, ни с вами. Вы заслуживаете самого лучшего. Я далеко не самая блестящая кандидатура – вам это уже известно. Но по крайней мере я могу предложить вам лучшее, что у меня есть. Милая Ко... командор, скажите – возможно, по бетанским меркам я слишком тороплю события? Я много дней ждал подходящего момента, но он все никак не наступал.
– Много дней! И как долго вы обдумывали это?
– Впервые это пришло мне в голову, когда я увидел вас в ущелье.
– Что, когда я блевала там, в грязи?
Он ухмыльнулся.
– С исключительным самообладанием. К тому времени, когда мы похоронили вашего офицера, я уже был уверен.
Она потерла губы рукой.
– Вам кто-нибудь говорил, что вы ненормальный?
– В таком контексте – еще ни разу.
– Я... вы смутили меня.
– Но не оскорбил?
– Нет, конечно же нет.
Он слегка расслабился.
– Вам, конечно, вовсе необязательно отвечать мне прямо сейчас. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем мы доберемся до дома. Но я не хотел, чтобы вы думали... ситуация довольно щекотливая, ведь вы находитесь в плену. Я не хотел, чтобы вы думали, что я предлагаю вам нечто оскорбительное.
– Мне это и в голову не пришло, – слабым голосом возразила Корделия.
– Я должен сказать вам еще кое-что, – продолжал Форкосиган, снова принявшись увлеченно разглядывать свои ботинки. – Это будет непростая жизнь. С тех пор, как я встретил вас, я много думал о том, что карьера, основанная на подчистке политических промахов, как вы это сформулировали, возможно, и не является такой уж высокой честью. Быть может, мне стоит заняться предотвращением неудач в зародыше. Это будет гораздо более опасно, чем военная служба – предательства, ложные обвинения, покушения... возможно – изгнание, нищета, смерть. Мерзкие компромиссы с негодяями ради худого мира, но если подумать о детях – уж лучше это делать мне, а не им.
– Да уж, вы знаете, чем соблазнить... – беспомощно проговорила она, потирая подбородок и улыбаясь.
Форкосиган поднял глаза – в них замерцала робкая надежда.
– А как вообще на Барраяре начинают политическую карьеру? – спросила она, пытаясь нащупать твердую почву. – Я полагаю, вы собираетесь пойти по стопам вашего деда, принца Ксава, но у вас нет его преимуществ – императорского родства. Как в этом случае можно получить должность?
– Есть три пути: императорское назначение, наследственный пост или восхождение по служебной лестнице. Совет Министров получает самых толковых людей именно этим, последним способом. В этом их сила, но этот путь для меня закрыт. Место в Совете Графов получают по наследству. Этот пост принадлежит мне по праву, но лишь после смерти отца, так что это отодвигается на неопределенный срок. Да и вообще, Совет Графов уже отжил свое – просто сборище дряхлых ископаемых, зараженных самым узколобым консерватизмом и заботящихся лишь о сохранении своих привилегий. Я не уверен, что через него можно сделать что-то значительное. Возможно, им нужно просто позволить доковылять до самораспада. Но только не передавайте никому мои слова, – быстро добавил он, словно опомнившись.
– Странная организация у вашего правительства.
– Оно не организовывалось. Просто возникло.
– Может, вам стоит разработать конституцию.
– Слова истинной бетанки. Ну, может, мы и займемся этим, хотя в наших условиях подобная затея непременно разожжет гражданскую войну. Так, остается еще императорское назначение. Тут все происходит быстро, но мое падение может быть столь же стремительным и эффектным, как и взлет, если я навлеку на себя гнев старика или же если он умрет. – Он говорил, строил планы, и в его глазах сиял огонь грядущих сражений. – Мое единственное преимущество состоит в том, что он любит прямоту. Не знаю, когда он успел пристраститься к честности – вокруг него ее так мало.
– Знаете, мне кажется, вам понравится заниматься политикой – по крайней мере на Барраяре. Возможно, потому, что у вас она чертовски похожа на то, что в других местах называется войной.
– Однако сейчас на повестке дня гораздо более срочная политическая проблема, касающаяся вашего корабля и некоторых других вещей... – Он замялся, с каждой секундой все более теряя присутствие духа. – Возможно... возможно, просто неразрешимая. Наверное, я действительно рано завел разговор о женитьбе, пока еще неизвестно, как все обернется. Но я не мог допустить, чтобы вы продолжали думать, что... хотя, впрочем, что именно вы думали?
Она покачала головой. – Не стоит говорить об этом сейчас. Я расскажу вам как-нибудь потом. Думаю, в этом нет ничего неприятного для вас.
Форкосиган обнадеженно кивнул и продолжил:
– Ваш корабль...
Она встревоженно нахмурилась. – У вас будут неприятности из-за того, что мой корабль сумел ускользнуть?
– Именно это мы и должны были предотвратить. Тот факт, что в тот момент я был без сознания, может послужить смягчающим обстоятельством. Но против меня – моя позиция по этому вопросу, высказанная во всеуслышание на императорском совете. Обязательно возникнут подозрения, что я намеренно позволил вам улизнуть, чтобы сорвать авантюру, которую крайне не одобряю.
– Очередное разжалование?
Он рассмеялся.
– Я был самым молодым адмиралом в истории нашего флота – может, все это кончится тем, что я же стану и самым старым мичманом. Но нет, – продолжил он уже серьезно, – скорее всего, военная партия кабинета выдвинет против меня обвинение в измене. Пока эта история не утрясется... так или иначе, – он встретился с ней глазами, – довольно трудно будет устраивать любые личные дела.
– Измена на Барраяре карается смертной казнью? – спросила она в приступе нездорового интереса.
– О да. Публичным разоблачением и голодной смертью. – Видя явный ужас Корделии, он удивленно приподнял бровь. – Если вас это утешит, то высокородным изменникам всегда перед самой экзекуцией тайком передают какое-нибудь средство для изящного самоубийства. Это избавляет от излишнего общественного сочувствия. Хотя я, пожалуй, не стану доставлять им такого удовольствия. Пусть все будет публично, грязно, нудно и чертовски позорно.
Вид у него был прямо-таки обреченный.
– Если бы вы могли, то сорвали бы вторжение?
Он покачал головой, глаза его затуманились.
– Нет. Я обязан подчиняться приказам. Именно это и означает первый слог моего имени. Пока этот вопрос еще обсуждается, я буду отстаивать свою точку зрения. Но если император отдаст приказ, я подчинюсь ему беспрекословно. В противном случае опять наступит всеобщий хаос – а этого мы уже вдоволь нахлебались, хватит.
– Чем это вторжение отличается от других? Ведь вы, наверное, одобряли комаррскую кампанию, коль скоро вам поручили ею руководить.
– Комарр был уникальной возможностью, практически хрестоматийной задачей. Когда я разрабатывал стратегию завоевания, я попытался максимально использовать все имеющиеся преимущества. – Он принялся перечислять, загибая крепкие пальцы. – Малочисленное население, целиком сосредоточенное в городах с управляемым климатом. Партизанам некуда отступить для перегруппировки. Никаких союзников – мы были не единственными, чью торговлю душили их непомерные пошлины. Все, что мне нужно было сделать, так это пустить слух, что мы собираемся снизить их двадцатипятипроцентный налог на все, что провозилось через их нуль-переходы, до пятнадцати процентов, и все их соседи, которые могли оказать им поддержку, оказались на нашей стороне. Никакой тяжелой промышленности. Они разжирели и обленились на своих нетрудовых доходах – не захотели даже сами защищать свою планету, пока их жалкие наемники не убрались восвояси, поняв, с кем имеют дело. Если бы мне предоставили свободу действий и чуть больше времени, я смог бы захватить Комарр без единого выстрела. Это могло бы стать идеальной войной, не будь Совет Министров столь нетерпелив. – Этот разговор пробудил в нем неприятные воспоминания о прошлом, и он нахмурился. – А этот, нынешний план... ну, я думаю, вы все поймете, если я скажу, что речь идет об Эскобаре.
Ошеломленная Корделия резко выпрямилась.
– Вы нашли туннель отсюда к Эскобару? – Тогда неудивительно, что барраярцы не стали объявлять об открытии этой планеты. Из всех вариантов, пришедших ей на ум, этот был самым невероятным. Эскобар был одним из крупнейших планетарных центров в сети пространственно-временных туннелей, связывавших воедино рассеявшееся по вселенной человечество. Крупная, богатая планета с умеренным климатом, освоенная человечеством сотни лет назад, была одним из наиболее уважаемых соседей самой Колонии Бета. – Да они просто спятили, эти ваши правители!
– Знаете, я сказал им почти то же самое. Тогда Министр Запада принялся вопить, и граф Фортала пригрозил... ну, в общем, повести себя очень грубо по отношению к нему. Фортала умеет глумиться над оппонентом, даже не прибегая к нецензурным выражениям – немногим это удается.
– Колония Бета непременно будет втянута в этот конфликт. Половина нашей межзвездной торговли идет через Эскобар. И через Тау Кита V. И через Единение Джексона.
– Это по самым скромным подсчетам, – согласно кивнул Форкосиган. – Замысел состоял в том, чтобы быстро завершить операцию и поставить потенциальных союзников перед свершившимся фактом. По опыту зная, что случилось с моим «идеальным» планом по Комарру, я сказал им, что этот их план – просто бред сивой кобылы или что-то в этом духе. – Он покачал головой. – Жаль, что я тогда вспылил. Сидел бы сейчас в Совете и продолжал спорить с ними. А вместо этого, насколько мне известно, флот уже сейчас готовится к вылету. Чем дальше зайдут приготовления, тем сложнее их будет остановить. – Он вздохнул.
– Война, – размышляла вслух глубоко взволнованная Корделия. – Вы понимаете, что если ваш флот... если Барраяр собирается вступить в войну с Эскобаром, дома понадобятся навигаторы. Даже если Колония Бета не примет непосредственного участия в военных действиях, мы наверняка будем поставлять эскобарцам оружие, припасы, оказывать техническую помощь...
Форкосиган собрался было что-то сказать, но оборвал себя.
– Вероятно, так и будет, – печально проговорил он. – А мы попытаемся блокировать вас.
Опустилось тяжелое молчание – она могла расслышать, как стучит в висках кровь. Через стены по-прежнему доносились слабые шумы и вибрации корабля, в коридоре переминался с ноги на ногу Ботари, кто-то прошел мимо ее каюты...
Она покачала головой. – Мне нужно обдумать это. Все не так просто, как казалось сначала.
– Да, совсем непросто. – Он повернул руку ладонью вверх в знак завершения разговора, и неловко поднялся: рана на ноге все еще беспокоила его. – Это все, что я хотел сказать. Вы можете не говорить мне ничего.
Корделия благодарно кивнула, и он удалился, прихватив Ботари и плотно прикрыв за собой дверь. Охваченная отчаянием и глубокой растерянностью, она тяжко вздохнула, откинулась на подушку и лежала так, уставившись в потолок, пока старшина Нилеза не принес ужин.